Юбилейные

Ветеранам Великой Отечественной войны
к празднику Победы

Я и вправду не знаю, ну, как вас, друзья, поздравлять.
Вы простите, коль горло сведёт мне внезапным волненьем.
Очень многое в жизни мне сложно, наверно, понять —
Вот поэтому мы и зовемся другим поколеньем.

Ну, откуда мне знать то, что с вами случилось давно,
Как ходили в бои, как вас там накрывало фугасом.
Нет, я видел бомбежки. Но только их видел в кино.
Нет, я знаю, конечно, войну по отцовским рассказам.

Как погибших вернуть? Только шарик не крутится вспять.
Невернувшийся с фронта уже никогда не вернётся.
Я и вправду не знаю, ну, как вас, друзья, поздравлять,
И за выживших пить иль за тех, кому пить не придётся?

За Победу живых и погибших бокалы нальем.
Хоть вино со слезами, но пусть оно радостно пьётся.
Вы за годы войны столько вынесли в сердце своем,
Что другим и за жизнь пережить никогда не придётся.

Защищали Отчизну свою, как любимую мать.
И Россия жива — не нужны вам награды иные.
Я и вправду не знаю, ну, как вас, друзья, поздравлять.
Но за нас и от нас говорю вам — спасибо, родные.

Игорю Иртеньеву по случаю 50-летия

Уронил я в унитаз
как-то тут намедни
свой любимый карий глаз.
Правый, предпоследний.
Игорь Иртеньев

Когда-то я сбежал от строя,
Сменивши диким Вестом Ист,
А то б Вам спел, конечно, стоя,
Акафист (или акафист).
Я с ударениями в ссоре,
Забыл давно родную речь,
В диаспоре (нет, в диаспоре)
Так сложно грамотность сберечь.
Но из далекого далека
Бокал я подниму за Вас,
Чтоб Вы всевидящее око
Не уронили в унитаз.
Примите сонет (иль сонет),
Вы — божьей милостью поэт!

Иосифу Кобзону к юбилею

Неужто так, неужто впрямь уйдешь, все бросив?
Не верю в то, что ты упрям, Кобзон Иосиф.
Ведь ты умен — а значит, нет в тебе упрямства.
Я знаю, ты — интеллигент, не терпишь хамства.
И уж прости, что я на «ты» с тобой прилюдно.
На «вы» обратно перейти — совсем нетрудно.
И я над строчками корплю не из пижонства.
Я, кстати, тоже не терплю амикошонства.
Не обо мне сегодня речь. Я незаметен.
Но твой талант не уберечь от лжи и сплетен.
Что может так толкнуть уйти? Обиды яд ли?
Таких, как ты — всё обойти — найдешь навряд ли.
А может, зары всё не те (да я про нарды)?
Или в житейской суете смешались карты?
Наплюй на всё, и пой, Кобзон, селу ли, граду...
Ведь твой талант, как дивный сон, дан нам в награду.
А божий дар — и время, нет, не обесценит.
Побудь еще с десяток лет для нас на сцене.
Перереши, пусть будет в том моё участье.
Ну, а пока — желаю в дом земного счастья.

Юлию Киму к 60-летию

Предыстория такова.
Юлий прилетел в Кливленд в расстроенных чувствах и, после приветствий, сказал: «Пошли покупать штаны». Я его вежливо поблагодарил, но отказался, объяснив, что у меня уже есть одна пара. Ким этот юмор не принял и сказал, что ему сейчас не до шуток. Выяснилось, что он забыл свой костюм в Чикаго. «Не страшно, — сказал я. — Мы оба не гиганты. Я тебе что-то подберу». В результате Юлий выступал в моих брюках и в других городах. А потом улетел в Москву. Когда Юлий Ким отмечал круглую дату — 60-летие — я позвонил поздравить его с днём рождения. А когда положил трубку, то вспомнил об этом эпизоде. И написал это шуточное послание.

Я пишу вам в Москву из Огайо.
Но но делу, не просто пишу.
Я по комнате нервно шагаю,
И не очень ритмично дышу.
Больше года от вас — ни привета,
Ни строки, ни звонка, ни письма.
А меж тем от большого поэта
Ждать такое обидно весьма.
Ваше творчество — пьесы и песни —
Чтоб отвлечь. Ну, не больше, чем трюк.
Для меня есть вопрос интересней:
Речь пойдёт о судьбе наших брюк.
Я страдаю не первую зиму.
А подход — он, конечно, не нов:
Очень просто — отдай брюки Киму,
Ну, а сам — щеголяй без штанов.
Посмотрел юбилей Ваш от скуки,
Это что ж, понимать надо так —
Вы продали прекрасные брюки
И купили подержанный фрак?
От души, и от сердца, и тела —
Поделился одеждой. А зря.
Доброте моей нету предела,
Но мелькнула надежды заря.
Краем уха слыхал, что возможно,
Вы опять к нам приехать должны.
Я хочу вас спросить осторожно:
Вы захватите наши штаны?
Вы мне сентиментальность простите,
Видно, возраст потёр, как наждак...
Кстати, брюкам слегка намекните:
У меня есть приличный пиджак.

Григорию Дикшейну к 65-летию

... чинно шествуя к камину
то ли в брюках, то ли без.
. . . . . . . . . . . . .
Или выйду в воскресенье
Глупых девок охмурять.
. . . . . . . . . . . . .
с шаловливою пастушкой
жарим дичь на вертеле.
. . . . . . . . . . . . .
Чтоб явиться к полуночи
В Дом Любви к мадам Руже.
Григорий Дикштейн. «Грёзы»

На ночь книгу «Кама Сутра»
Я читал, жуя драже.
И отправился под утро
В Дом Любви к мадам Руже.

Тихо лаяли собаки
В бледно-розовую даль...
Я шагал почти во фраке
Направлялся к Пляс-Пегаль.

Представляете — в Париже
Бывший харьковский еврей
С каждом шагом ближе, ближе
К месту красных фонарей.

В настроении шел брачном,
Думал: «Девки, вам — каюк».
Был почти в наряде фрачном,
То бишь в верхнем, но без брюк.

Шел с огромным интересом
Посмотреть заблудших дам.
Проходил Булонским лесом,
Близ собора Нотр-Дам.

Путь далекий, путь неблизкий
Через скверы, через парк…
Берегитесь, Монны Лизки
Или.. как их… Жанки Дарк.

Ох, прекрасные кокотки!
(Я смотрел «Эммануель»)
Подарю одной — колготки,
Подарю другой — «Шанель».

У меня французский вроде.
«В добрый вечер» — «бон суар».
Я скажу «бонжур» при входе,
Уходя — «оревуар».

Мне бы выпить малость зелья —
Кто бы чем бы не вертел,
Враз мамзелю как газель я
Навертел бы на вертел.

Вот и домик. И гризетка,
Вся готовая уже.
И в окно стучит нам ветка
На четвертом этаже.

Эти утренние грёзы…
А любовь — вся впереди.
Начал скромно: «Если косы…»,
Намекая на дожди.

Ей растегиваю блузку,
Нежно ручками греша,
А она почти по-русски
Говорит мне: «Но, Гриша,

Мне бы франки или марки,
Ну, а песни про дождей
Можешь петь, но только в парке,
Там… для харьковских… людей.»

* * *

...пока не меркнет свет,
пока горит свеча...
Андрей Макаревич

Нет, дух романтики в нас вовсе не зачах,
И в нашей жизни нету мелочей.
Прекрасен вечер с милой при свечах...
Но многое зависит от свечей.
Из меня

А геморрой — увы, болезнь века.
Не верите — спросите у врача.
Но время думать есть у человека,
Пока лежишь. Пока в тебе свеча.

Мотаешься, объездишь пол-Европы,
Домой вернешься, ноги волоча,
И понимаешь то, что все — до... фени,
Когда лежишь. Когда в тебе свеча.

И вот друзья приходят лить елеи.
Им хочется заметить сгоряча:
Кого волнуют эти юбилеи,
Когда лежишь, когда в тебе свеча...

Летят, летят с календаря листочки,
Как будто их сжирает саранча.
Но понимаешь: все — до пятой точки,
Когда лежишь. Когда в тебе свеча.

Нет, ни о ком конкретном нет и речи.
Я просто размышляю о судьбе.
А свечи... Да плевать на эти свечи!
Пусть их другим вставляют. Не тебе.

Игорю Моисеевичу Иртеньеву

Писать давно осточертело,
Но, чёрт возьми, сижу, творю.
Сопротивляется всё тело,
Я о душе не говорю.

Душа же рвётся на природу.
Скелет — как будто неродной...
Но создаю опять народу
Шедевр внеочередной.

И долго буду я любезен...
А мне любезны стар и млад.
Не написал пока я песен,
Но накропал слегка баллад.

Живу, повсюду юмор сея,
Хотя порой бываю груб.
Люби творенье Моисея!
Твой друг Иртеньев. Правдоруб.